В самом Евангелии мы нигде не встречаем слова "мораль".В отношеии к моральным "благам" Господь строго апофатичен: "Почему ты называешь Меня благим, никто не благ, только Бог". Одна заблудшая овца дороже 99 не заблудших, блудный сын дороже праведного, мытарь — фарисея. И первым попадает в рай разбойник. Горделивая инерция страшнее греховных падений. Механистичность морали делает ее абстрактной, тогда как христианство— самая конкретная вещь на свете. Жизнь конкретна, абстрактные нормы и схемы несут в себе зерно смерти. Нормы подкрепляются страстями, которые тоже механистичны и смертоносны.
Великое напряжение христианства — вне морализаторской середины. Мы все грешим,непрестанно и безобразно— вот первая часть антиномии. Самые святые люди видят себя людьми самыми грешными.Но
единственный грех — это отчаяние, — вот ее другая половина. Ад существует (и прежде всего для меня, даже только для меня), но, как сказал старец Силуан, "Держи свой ум во аде, и не отчаивайся". Или как у
Достоевского: единственный грех — не прощать себе самому, не жить уже сегодня в раю. Евангельское совершенство — это совершенство встречи, творчества, Лика. Оно со-бытийно, в нем Другого любят и принимают как Личность, не обсуждая, не ставя условий, не подменяя Лик личиной. Конечно, все мы только монады, закрученные вихрем судьбы, но и у нас, "эмбрионов личности", могут быть свои окна и двери, и мы иногда вдыхаем в себя крепкий и чистый воздух взросления.
